Я посмотрел на него в зеркало и вспомнил...
СССР.
На Колыме его дед был начальником лесозаготовок в далекие 40-50-е годы. Партия велела, дед не смог отказать. А он, подросший когда-то на той же Колыме, отсиживал в лагерях срок за сроком...
Однажды проезжая одну из областей центральной России, он вдруг подумал: ⁃ А ведь и здесь я сидел!
А его дед, в далекие 20-30-е годы, бегал комсомольцем с револьвером в руках по деревням этой области и раскулачивал крестьян, имеющих свое крепкое хозяйство...
С дедом было хорошо. Он достойно проживал свою старость на Черном море, продолжая заниматься своей партийной деятельностью, встречаясь с представителями компартий братских стран, и не забывал его, своего внука, усиленно кормить фруктами и всякими вкусностями. Как- будто знал, что внучок вырастет и слаще овсяной каши из неочищенных зерен, ничего есть не будет...
В далекие 50-е годы церкви по стране продолжали разрушать, а те, что не рушились, обустраивали под склады, клубы, МТС. Его семья и тут приложила свою руку. Когда он подрос, то надел крест и принял крещение. За что был бит неоднократно и нещадно теми, кто верил в коммунизм. Но крест так и не снял. Подросший уже и отсидевший достаточно, ходил в эти церкви и молился за всех. Молился и за своих родных, за их здоровье, за благополучие, прося прощение у Господа за все грехи, что только можно было представить. Но было страшно...
Дед любил присылать внуку свои фото. Они всегда выглядели так, будто их собирались поместить на доску почета или передовицу в газете. И подписывал соответствующе торжественно-
«Любимому внуку от деда, комсомольца с 192...-го года и коммуниста с 193...-го года.»
Если бы дед знал судьбу своего внука, то вероятно писал бы так-
«Любимому внуку- зека с 197...-го года»...
Он вспомнил свою колымскую фотографию, на которой он, еще совсем маленький, трехлетний ребенок, стоит среди взрослых дядек в бурках, каракулевых шапках и пальто с каракулевыми воротниками. Каждый из взрослых отсидел на Колыме от 18-ти до 25-ти лет к тому моменту, как сделано фото. Они, эти взрослые дядьки, реабилитированные хрущевской оттепелью, еще не знали, что стоят с продолжением этой истории...
Дед когда-то умер. Как-то тихо и незаметно. Но в стране ничего не изменилось. Все так же сажали. Но и в церквах народу прибавилось. Можно было увидеть и тех, кто их разрушал в свое время...
Он вспомнил книгу Дьякова «Две жизни, две судьбы», которую однажды смог прочитать, еще во времена запрета такой литературы. Воспоминания человека, прошедшего лагеря и тюрьмы. И подумал о своем деде, и немного о себе.
Нет ничего крепче на этом свете, чем тюрьма и церковь.
Выбор за вами.
