Беседа с протоиереем Георгием Завершинским (Сурожская епархия). Часть 1
Отец Георгий пришел к вере, занимаясь исследованиями в сфере атомных технологий, а священником стал после жесткого столкновения с криминальным миром. О духовных поисках во время написания кандидатской диссертации и апокалиптических видениях, бизнесе и борьбе за храм в «лихие 1990-е», благословении старца Илия и культурном шоке, добродушных ирландцах и холодных шотландцах, силе Православия и воодушевлении от работы с детьми, Ирландской республиканской армии и английской королеве, творчестве и незаметной проповеди, привилегии одиночества и безразличии как главном вызове времени поговорили с благочинным приходов Сурожской епархии Шотландии и Северной Ирландии, доктором философии, кандидатом технических наук, магистром богословия, членом Союза писателей России, «атомным пастырем» протоиереем Георгием Завершинским.
– Вы родились в Советском Союзе, получили блестящее техническое образование, а в начале 1990-х основали собственное предприятие. Читая вашу яркую биографию и исторические периоды, на которые пришлись детство и ранняя молодость, становится крайне интересно: как вы пришли к вере? Эта святыня бережно хранилась в семье в советскую эпоху и передавалась по наследству, либо же произошло нечто, что направило кандидата наук и предпринимателя-технаря по духовному пути?
– Я окончил МИФИ, потом аспирантуру, и по тем временам – это редкое явление – в срок окончания аспирантуры представил кандидатскую работу и защитил ее. Работа была посвящена управлению ядерными реакторами. Забежим вперед – потому появилась моя книжка «Атомный пастырь».
Проводя многие часы наедине со своей рукописью в кабинете первого отдела, я и пришел к Богу
Так вот, в процессе написания своей кандидатской на тему управления полем энерговыделения ядерного реактора канального типа (подчеркнем, потому что похожий был в Чернобыле, но значительно меньше того, с которым работал я, будучи сотрудником и аспирантом МИФИ, ныне Национальный ядерный университет), проводя многие часы наедине со своей рукописью в кабинете первого отдела, я и пришел к Богу. С одной стороны – это интеллектуальный путь, с другой – сердце дало духовный импульс. И я принял Крещение как раз в то время. И первое Причастие тоже. Было это в церкви Казанской иконы Божьей Матери в музее комплекса Коломенское. Прошло еще много лет, прежде чем я решил стать священником, начал учиться в ПСТГУ, потом в аспирантуре… И разум, и сердце совместно, в соработничестве, дали вот такой плод, что я стал православным христианином. Христианином – это вроде как бы само собой, а вот почему православным?
Можно было иную и конфессию выбрать. Но я для себя сделал такой выбор. И доныне убежден, что это была Божья воля, чтобы мне стать православным христианином, а в будущем – священником. Нисколько не ощущал никакого другого пути для себя. С одной стороны, физик (даже больше математик) вдруг принимает решение стать православным христианином. Я попытался все свои внутренние диалоги по поводу этого выбора выразить в книге «Атомный пастырь».
– Я думаю, книгу обязательно после нашей беседы захотят прочитать многие. Но если выразить самую суть этих внутренних диалогов о вере, все-таки что стало для вас ключевым?
– Диалоги, которые я привожу в романе «Атомный пастырь», во многом перекликаются с моими личными диалогами и размышлениями на пути к Богу. Представьте себе человека, который посвятил свою жизнь математике, выводу сложных комплексных формул…
Я занимался расчетами дисперсии для реакторов (отклонения математического ожидания величины от нужного параметра), ее оценкой и другими задачами, имеющими сложные для восприятия формулировки, на большом количестве страниц. Свои формулы публиковал в математических журналах. Кстати, это было новым техническим открытием своего времени, а также моим первым и последним достижением в математике. В те времена я почувствовал: вера и есть главное в жизни человека, потому что постепенно организует и выстраивает его жизнь. И мне как-то увиделось, что если я не займусь этим вплотную, то буду неправ. Моя жизнь не состоится!
Но ведь вера – это уверенность в невидимом (это я уже потом узнал, когда прочитал послание апостола Павла). В советское время веру отождествляли с чем-то устаревшим: бабушки в платочках, которые вызывали лишь сострадание… А взрослому человеку, который занимается наукой – ну, какая вера в Бога, Которого никто никогда не видел? Этот вопрос остро встал, особенно в связи с тем, чем я занимался. Герой моей повести «Атомный пастырь» занимался ядерными технологиями. Я героем-изобретателем, как он, не был, хотя и написал формулу, но она была не столь важна, как результаты трудов героя повести (спойлер: его формула привела к созданию нового типа оружия). Но важно, что пришел момент осознания у персонажа, и у меня он был таким же: как же так, я вкладываю все силы и способности, посвящаю жизнь тому, чтобы как можно более мощным стало смертоносное оружие?
– Да, но как по-другому в нашей стране без мощного вооружения?
– Конечно! Мы постоянно противостоим врагу и должны успевать за тем, что имеется у потенциального противника. Логически это абсолютно верно и понятно. Но это не укладывалось у меня в голове вместе с верой в Бога. И в повести я привожу диалоги, где герою представляются апокалиптические картины: усеянные ядерной пылью и разрушенные мегаполисы, умирающие животные и обреченные на погибель люди, без крова, без смысла, фактически уже и без жизни. Главное не в том, что они умирали, а в том, что смысл потеряло пребывание в среде, которую после себя оставил обмен ядерными ударами.
Эта тема волновала многих. Есть потрясающий фильм Тарковского «Жертвоприношение». В фильме показано, как ракета с ядерной боеголовкой вылетела в сторону одной из стран Запада, и чем в это самое время занимаются в это время герои картины. В повести – что-то подобное. Многие мои коллеги по научному направлению остались в атомной отрасли. И я не могу высказать ни малейшего укора в их адрес, что они остались в этой сфере, а я ушел. Просто для меня вера в Бога и участие в производстве оружия массового уничтожения были несовместимы. Это правда, это искренне, и в моем во многом автобиографичном романе речь идет о том же самом. Например, отношения с отцом-офицером, который в изумлении: как ты можешь, сын, из-за какой-то непонятной веры променять неизвестно на что все достижения, карьеру и даже будущее? Что-то подобное происходило и в моей жизни. В более мягкой форме. Мой папа – лауреат Государственной премии за разработку первой атомной подводной лодки. Герой времен «холодной войны», можно сказать. И разговоры у нас были по поводу моего выбора.
– А апокалиптические видения, как у главного героя, у вас были?
– Они у меня реально были. Окна моей квартиры, где я жил, выходили на завод «ЗиЛ». Всегда думал, что если на страну будет совершена ядерная атака, по этому стратегическому объекту нанесут удар первым. Был сон-видение, будто однажды я проснулся ранним летним утром. Просыпаюсь, подхожу к своему письменному столу напротив окна, сажусь и смотрю. Вижу, словно в замедленной съемке, как плавно поднимается и разрастается известный ядерный «гриб». Я смотрю на это как на картину, не относящуюся ко мне. И вдруг меня пронзает мысль: да ведь это все реально, я же вижу это! В романе «Атомный пастырь» видение главного героя выражено согласно тому, что пережил и я в жизни.
Это было еще до моего Крещения… Яркий образ. Я даже сейчас рассказываю, а он стоит у меня перед глазами. Все детали я помню, вплоть до того, что лежало на столе и в каком порядке, помню вид из окна и в деталях могу описать его, и атомный «гриб». Было очень впечатляюще. Так что диалоги, происходившие в сознании героя, более или менее соответствуют тем, что происходили когда-то во время духовных поисков в разуме и сердце отца Георгия.
– О ваших книгах мы еще отдельно поговорим, но раз уж снова зашла речь о романе, задам вопрос: можно ли сказать, «Атомный пастырь» на данный момент – вершина вашего творчества?
– Мне кажется, что «Третий брат» литературно все-таки стоит выше. Но с точки зрения смысла и признания – да, нельзя не согласиться. Хотя после «Атомного пастыря» я написал еще 4 романа, 2 книги рассказов и 2 повести.
«Я вижу в этой истории Божье вмешательство»
– Итак, придя к вере через рассуждения о ядерном апокалипсисе, вы принимаете Крещение и становитесь христианином. Ну, ведь можно было просто ходить в храм по воскресеньям… Но вы стали церковным старостой.
– Сначала я и был таким «воскресным христианином»: бывал на службе, молился, исповедовался, причащался. У меня были какие-то жизненные проекты, связанные с программными разработками в области атомной промышленности. Я занимался программным обеспечением, сам немного программировал на древних-древних языках. Но постепенно пришел к мысли, что надо как-то определяться – бывает такое в жизни у человека. Да и были жизненные обстоятельства, которые довольно хлестко и больно подтолкнули меня к мысли, что я должен учиться и стать священником. Пришел в храм, говорю: «Давайте я буду в вашем распоряжении, буду помогать». И стал старостой вновь образованного прихода в центре Москвы, на Тверской, рядом с центральным телеграфом.
Было, кстати, много судов, чтобы этот храм отстоять. Как вы знаете, в 1993-м году вышел указ Ельцина, чтобы храмы возвратить, но за указом ничего последовало. А как? Многие здания церквей в Москве тогда занимали организации. Значит, эти организации надо куда-то выселять… В общем, мы дошли до Верховного суда в нашей борьбе за то, чтобы здание было передано Русской Православной Церкви. Вот такой мой труд старосты, после которого я (к этому времени я уже окончивший ПСТГУ, преподававший там и писавший диссертацию) подал документы на рукоположение владыке Арсению, нашем викарному епископу по Москве. И потом я как староста продолжал действовать в Газетном переулке, а рукополагали меня в храме, куда я ходил как чтец, на Подворье Американской Православной Церкви на Большой Ордынке. По благословению ныне покойного протопресвитера Даниила Губяка я был рукоположен диаконом, прослужил 4 года. Потом стал священником, и меня направили на служение в Дублин. Начинал служить, создавая приходы в Ирландии, но не в Северной Ирландии или Республике Ирландия. Сами ирландцы, кстати, этого названия не любят, потому что остров для них един. «Отдайте Ирландию ирландцам!» – знаменитый лозунг с 1970-х годов. Война прекратилась, но напряженность не ушла.
Большинство духовенства – прежние мои ставленники и воспитанники
Так вот, я создавал приходы в Дублине, Корке, Лимерике, Голуэе, Бэлфасте, Вотерфорде, Страдбали… Появились и новые приходы, духовенство рукополагают. Большинство духовенства – прежние мои ставленники и воспитанники. Не для похвальбы говорю, а для констатации факта. Они все вышли из дублинского прихода, в котором я прослужил почти 9 лет. Работал в Москве, в отделе общецерковных связей. А потом указом Святейшего Патриарха Кирилла меня направили в Шотландию для создания вот этой благочинной области приходов. У нас состоялось 4 хиротонии – одна диаконская и три священнических. Для Зарубежья – прогресс.
– Вы упомянули «хлесткие обстоятельства», подтолкнувшие вас к погружению в церковную жизнь…
– Лихое было время, 1994–1995 годы. У меня – собственный бизнес. И я встретился с внешними угрозами, которые окончательно отвернули меня от идеи заниматься бизнесом в той России и в то время.
– А поподробнее?
– Была серьезная угроза для жизни… Я вижу в этой истории Божье вмешательство. Тогда я понял, что жить так, оставаясь «воскресным христианином», я больше не могу, продолжая свое светское дело. Можно описать те события как настоящий триллер. Что я и изложил подробно в своей книге рассказов «День святого Патрика».
Бизнес мой был определенного уровня и характера. И вокруг него разгорелся спор в тех кругах, которые назывались бандитскими. Разные группировки делили между собой мой бизнес, в котором их участия не было. А меня пригласили в качестве «ответчика». Между двумя «структурами» возник спор, в котором мне как владельцу и директору предстояло решить: с кем я – с этими или с теми? Вопрос-то был даже уже решен, но как-то и от меня ждали ответов. И я туда ехал, на эту проклятую «стрелку». И по пути попал в пробку на Ленинградском проспекте. Стою час или полтора. Всё, что назначено, уже состоялось, и я даже не знаю, что там решили, потому что на этом закончилась моя история отношений с ними. Не знаю, какой вердикт могли мне вынести эти персонажи. Но в рассказах я это художественно додумал.
Я понял, что это было явное вмешательство свыше
А в реальности я понял, что это было явное вмешательство свыше. Мог ведь и не выбраться живым с этой «стрелки», что очень легко делалось в те времена. В рассказе «На Ленинградке» из книги «День святого Патрика» я изложил детали. Я на эту «стрелку» ведь намеревался приехать очень твердо, потому что не быть там не мог. И пробка была для меня моментом истины.
– Если уж заговорили про 1990-е, то давайте обратимся к самым ярким воспоминаниям церковной жизни России эпохи возрождения Церкви?
– Общественные – это, безусловно, 1000-летие Крещения Руси 1988 года, затем колоссальный наплыв желающих креститься. Крестились по 100 человек за раз! 1994–1995 годы – период осмысления, потом начался некоторый отток и охлаждение людей. Но храмы все равно возрождались.
Мне лично запомнилось, как мы отбивали храм в центре Москвы. Начинали с подвала. Приезжали бандиты, которые собирались в этом подвале строить ночной клуб. И тут какие-то православные хотят молиться. Они приезжали, а я имел «удовольствие» видеть всю эту братию и с ними общаться.
– И как удалось отбиться?
– Вы знаете, они как-то сами собой отпали. Было, конечно, противодействие со стороны Дома Союза композиторов, который находился по соседству... Потому что территорию под свои цели планировали использовать какие-то силы. Но мы в итоге получили государственное свидетельство, что здание передано общине. Это, пожалуй, самое яркое событие – что нам храм удалось отстоять.
Еще я запомнил, как поехал в Оптину пустынь, встретился там со старцем Илием (Ноздриным). От него получил личное благословение на то, чтобы стать священником. Не все было просто в то время. Священником тоже, знаете ли, не каждому в Москве удавалось стать. То, что ты получил образование, совсем не гарантировало, что тебя сделают служителем.
Но, честно, по 1990-м надо писать отдельный рассказ!
С самолета на бал!
– Договорились! Следующий вопрос: почему же вас направили на служение сначала именно в Ирландию?
– По представлению игумена Илариона (Алфеева), теперь уже митрополита. Он духовно окормлял меня и в те времена, и доныне. Он же меня представил митрополиту Кириллу (теперь уже Патриарху) после их совместной поездки в Англию, еще при живом владыке Антонии Сурожском. Потом они поехали в Ирландию и решили, что надо вести православную миссию там. Поскольку у меня был хороший английский язык, неплохое образование, да и попросту меня знали (выбирают ведь, прежде всего, из тех, кого знают и кто рядом), решили меня отправить. Я в этом видел Промысл Божий. И с радостью согласился.
– Сегодня вы – благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии Сурожской епархии. Возвращаясь в прошлое и вспоминая первые месяцы служения в этих землях – что больше всего удивило русского священника, запомнилось, возможно, произвело настоящий культурный шок?
– Шотландия весьма отличается от Ирландии по языковым особенностям и укладу. И народ другой. Шотландцы – дети гор. Ирландцы – католики, а шотландцы – пресвитериане. Если англиканство появилось как протест против папства, то пресвитерианство – уже протест против англикан. Протест на протест, условно говоря. И как народ шотландцы более холодны и суровы, нежели их соседи. В этом смысле был культурный шок. В Ирландии-то я уже служил до этого, и в северной части острова все для меня было весьма привычным. Меня встречали там буквально с распростертыми объятиями и везде приглашали. А в Шотландии нелегко оказалось наладить отношения… холодно-безразличное отношение к нам. Куда-то приглашали, но редко. Сказывается ментальность.
Шотландцы – дети гор. И как народ более холодны и суровы, нежели их соседи
Но я люблю Шотландию. Страна потрясающей красоты. И народ при общении постепенно раскрывается. В том числе через наших прихожан и прихожанок, вышедших замуж за шотландцев. Интересно, что таких смешанных пар (что характерно вообще для приходов русского Зарубежья) больше оказалось в Шотландии.
– Бывало так, что через свою православную супругу и муж-шотландец становился православным? Расскажите одну из самых запомнившихся историй.
– Отвечаю с радостью и гордостью: да, такое бывало, и не раз! А самая яркая история… Он – шотландец, она – русская. Приехала, вышла замуж, я их венчал. Но прежде крестил его. Причем мужчина осознанно шел к этому. Я вел с шотландцем беседы, катехизировал его, а супруга была мне помощницей в этом смысле. Красивая семья! И мне этот случай принес огромную радость. Они очень крепко вошли в приходскую жизнь, вместе с детьми. У нее от прежнего брака дочь, а у него – сын. И еще общий сын родился уже в Шотландии в их браке. Имен называть не буду. Но история удивительная!
Знаете, что меня поразило? Он глубоко вник в суть того, что мы называем Православием. Это было не формальное Крещение ради Венчания. Я им сказал: «могу вас венчать и так, потому что она православная, а вы протестант, каноны позволяют». Но он хотел этого. И мне эта история запомнилась.
Были и другие случаи. И есть новые, которые еще ожидают меня. Полечу туда, когда снова откроются возможности для совершения богослужений. Желающие венчаться в Шотландии и Северной Ирландии на очереди. Процесс идет!
Это очень важно. Ведь людей связывает любовь, и она выше наших конфессиональных различий, правда? Здесь мы видим, что решения принимаются на основании того, что люди любят друг друга. Он или она готовы пойти за своей второй половинкой. В этом смысле оказывается, что Православие сильнее других конфессий! Мы никого не перетягиваем, люди сами хотят принять нашу веру. Но они решают вопрос в пользу Православия (а не католичества или протестантизма) и по любви. Мне кажется, для нас с вами это исключительное свидетельство. И я таковые свидетельства имел счастье видеть и в Шотландии, и в Северной Ирландии.
Не знаю, прилетает ли ещё какой-либо священник на литургию на самолете?
– И это правда вдохновляет. Но к общинам… Сколько сегодня приходов в благочинии?
– Шотландия: Глазго, Эдинбург, Абердин, Данди. Северная Ирландия: Белфаст, Ньюри, и приход на острове Айланд-Мэн – третьем по величине архипелаге британских островов – в городе Дуглас.
– Семь приходов, разбросанных на приличном расстоянии друг от друга, – серьезная нагрузка. Как вы ко всем успеваете?
– На самолете, на машине. Сейчас попроще, потому что есть помощники. А начинал я один. Вставал в два – в полтретьего утра, садился за руль, приезжал к 6 часам, чтобы в 7 начать литургию – и это в будние дни. Так было в Глазго и Эдинбурге, между которыми час езды. Последние годы – на самолете. Не знаю, прилетает ли ещё какой-либо священник на литургию на самолете?
– Первый раз сталкиваюсь.
– А я встаю утром, еду в аэропорт, сажусь в самолет, прилетаю, меня встречают, привозят в храм, я служу литургию. А после – снова отвозят в аэропорт, я сажусь в самолет, перелетаю через Ирландское море и возвращаюсь домой. Вот такая практика.
– С корабля на бал.
– С самолета на бал! Когда сам этим занимаешься, ничего необычного в этом не замечаешь, на самом деле. Подумаешь, сел на самолет и полетел на литургию. В 3 подъем, автобус, аэропорт, регистрация, самолет, снова аэропорт, в 8 я уже в церкви и начинаю служить. А после полудня – обратно. Каждую неделю вот так. По крайней мере так было до пандемии. Сейчас мы ограничены в перемещениях.
