Рассказ настоятеля Свято-Серафимовского монастыря
Игумен Климент (Кривоносов), настоятель Свято-Серафимовского монастыря на Русском острове, делится с нами своими размышлениями о неофитах со стажем в четверть века, о грани между индивидуальностью и самостью, о современных монахах и Патериках и многом другом – интересном и важном.
Для верующего человека во всем Промысл Божий очевиден, а если не очевиден, то все равно просматривается
Мы постоянно живем в русле Промысла Божия. Во всем. Постоянно происходят такие случаи, события, которые не вписываются в естественные законы природы. И эти случаи можно классифицировать как чудеса Божии, особые проявления Промысла Божия о нас.
Вывозим пчел на пасеку – машина ломается, ищем другую – тут же приходит помощь. Погода и еще какие-то вещи... Братия заболевает, денег нехватка – и опять чудесная помощь. Все как-то промыслительно выстраивается – мы в этом режиме постоянно живем.
Для верующего человека во всем Промысл Божий очевиден, а если не очевиден, то все равно просматривается. А для неверующего – хоть явное чудо расскажи, выложи на блюдечке – он скажет: «И что?!» Останется нечувствительным к чуду.
Промысл Божий действует всегда с духовным тактом – Господь очень тактично входит в нашу жизнь: с миром, с любовью...
Важно встретить на своем жизненном пути настоящего христианина – живого носителя духовных ценностей, у которого эти ценности не на языке, а в сердце
Для каждого из нас важно встретить на своем жизненном пути настоящего христианина – священника или мирянина. Главное – живого носителя духовных ценностей, у которого эти ценности не на языке, а в сердце. Для меня это был священник – протоиерей Леонтий Колногоров. Он служит в единоверческом храме во имя Святителя Николая Чудотворца в Нижнем Тагиле.
Единоверцы – это старообрядцы, которые состоят с нами в молитвенном и евхаристическом общении. Я тогда таких тонкостей не знал, просто так получилось, что я с этим батюшкой впервые поговорил по душам, еще будучи некрещеным. Общение с ним так подействовало на меня, что я просил его о Крещении. И он на всю жизнь остается для меня живым примером христианина. Это была первая, самая важная для меня встреча.
Потом Господь еще наставников посылал. Митрополит Владивостокский и Приморский Вениамин (Пушкарь), который почти четверть века был у нас правящим архиереем. Он, можно сказать, создал клир епархии. Все наши монахи и священники на сегодняшний день, за редким исключением, – это те, кого он постриг и рукоположил.
Сейчас часто говорят, что в наше время уже нет настоящих духовных наставников, никакого руководства быть не может, нужно жить просто с духовным советом...
Я считаю, что духовное наставничество возможно и в наши дни, просто эти отношения требуют определенного уровня – духовного, культурного, интеллектуального, даже просто психологического – от духовного чада и от самого наставника.
В 1990-е годы много новых людей пришли в Церковь. Наша братия тоже из этого призыва. У нас практически нет никого в обители, кто получил бы православное воспитание с детства. Я сам вырос в неверующей семье, крестился только в 24 года. Так что мы, в общем-то, неофиты, правда, со стажем лет 15, 20, 25 – у кого как.
За этот период мы пережили самые разные искушения и ошибки, в том числе в духовном руководстве. На этих ошибках мы учились. Так Господь сотворил промыслительно в масштабах всей нашей Поместной Церкви, потому что схожая ситуация была почти во всех наших монастырях.
Исключения – это исключения. Единичные монастыри оставались, где сохранялось духовное преемство. Это был очень трудный для всех нас период, но мы его пережили, с Божьей помощью. Даже лаврские старцы, у которых мы окормлялись, тоже совершали ошибки в руководстве другими людьми... Сейчас входим в другой период, какой-то опыт уже есть. Хорошо учиться на собственном опыте – на практике, а не только в теории...
Мы пережили это на собственном опыте: и прелесть, и гордыню, и младостарчество
Знаете, есть книги – Патерики. Там описываются ошибки, падения, искушения отцов, которые жили монашеской жизнью. Мы могли бы собственные Патерики написать, потому что у нас все это было. Мы не только в книжках об этом читали, а пережили это на собственном опыте: и прелесть, и безумие, и гордыню, и младостарчество. Искушения справа, когда монаха тянет в гордость, тщеславие, прелесть. И искушения слева, когда тянет в блуд, чревоугодие, похоть, любовь к миру, к плоти. Все было и есть. На этом учимся.
Приходится учиться тому, что такое духовное руководство. Десять лет я игумен монастыря – и только сейчас начинаю понимать, что такое духовное руководство. Это как в семейной жизни. Мне даже кажется, что в монашестве ситуация лучше, чем в семье. Некому учить семейной жизни: люди вступают в брак и совершенно к этому не готовы. И примеров нормальной семейной жизни у них нет, потому что их родители тоже не являют собой правильных примеров.
Всему надо учиться. Ведь отношение супругов друг к другу должно быть очень тонкое, трепетное. Нужен житейский и духовный такт, рассуждение, нужно уважать личность любимого человека, не переступать каких-то рамок, которые нельзя переступать.
В монашестве то же самое. Начитался в Патериках, что нужно послушание, – и пошел гайки закручивать, а у людей возмущение и ропот. А у тебя нет духовного рассуждения, и ты эти гайки не умеешь правильно закручивать.
Или решил: старцы были добрыми, и я постараюсь стать добреньким игуменом, буду всех любить, всем всё прощать. Это тоже приводит к перекосам, только в другую сторону: братия перестают тебя воспринимать как старшего, садятся тебе на шею, в них буйным цветом растут страсти.
Духовный руководитель иногда должен быть и духовным бичом... Всему этому нужно учиться на собственном опыте. Где грань между жесткостью и мягкостью? Снисходительностью, милосердием – и строгостью, требовательностью?
Индивидуальность – это то, что духовник не должен трогать. Это образ Божий в человеке, данный ему от Творца
Нужно четко понимать, где проходит граница между индивидуальностью и самостью. Индивидуальность – это то, что духовник не должен трогать, куда не должен вторгаться. Это образ Божий в человеке, данный ему от Творца. И если духовный руководитель начинает в это жестко вторгаться, то чаще всего бывает конфликт с духовным чадом.
С другой стороны, духовник – духовный врач. Он должен помогать чаду отречься от страстного начала, от самости, чтобы человек мог вырасти духовно и принести плоды. Самость нужно ломать, а индивидуальность – нельзя. Поди разберись... Человек ведь – не автомат Калашникова, а живое существо. Даже с растением – трудно от него добиться результатов: чем его поливать, какую подкормку давать... А человек гораздо сложнее, так что духовное руководство – целая наука.
Семейный и монашеский путь – оба требуют от человека проявления одних и тех же духовных добродетелей, требуют борьбы со страстями. Иначе человек не будет счастлив ни в семье, ни в монашестве.
От супругов зависит, будет у них в семье рай или ад, тепло или холод. То же самое и в монастыре: станет для монаха обитель счастьем или тюрьмой. Конечно, важна личность игумена, но все же многое зависит и от самого монаха.
А страсти и в семье, и в монастыре одни и те же. Чтобы быть счастливым даже в плане земном, если мы говорим о земном мире, то нужно не воздавать злом за зло, любить ближнего, носить немощи друг друга, как апостол Павел говорил: «Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). Нужно быть милосердным, терпеливым.
Страсти и в семье, и в монастыре одни и те же
Почему люди несчастливы в семье? Потому что не могут переступить свой эгоизм. И в монашестве то же самое. Нужно отречься от своего ветхого человека, от своей самости. Не мстить, не прекословить...
Вот, допустим, конфликт семейный. Жена мужу слово, он ей – пять в ответ, она – десять, и конфликт развивается. Кто первый остановится – мученик: на себе остановил зло. С точки зрения мирской проиграл, а с точки зрения духовной – победил свой эгоизм, победил вот это прекословие.
То же самое бывает и в монашестве. Можно спорить с братией по любому поводу, а правильнее отсечь свою волю и спокойно выполнить послушание.
Нужно понимать, что ты не можешь переделать другого человека. Вот какой он есть... Ты себя-то никак переделать не можешь. А как ты собираешься переделать другого, или даже что-то ему доказать, повышая голос?! Это то, о чем Господь говорил: «Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Мф. 7, 5).
Личность, да, – она уникальна. Если духовник начинает ломать человека под себя, переступать личность, это неправильно. «А я тебе сказал, делай так!» Нужно отделять личность от самости. Должно быть рассуждение духовное, нужно уметь видеть, где человек гнется, а где ломается.
В монастыре игумен должен быть как родитель в семье: любить своих детей и в то же время воспитывать
Тут важен возраст. Молоденькую веточку можно гнуть, а старую уже не согнешь... Молодых можно и нужно гнуть, но тоже меру знать. А вот, допустим, к нам пришел отец Агафангел в 70 лет, постриг принял в 72, сейчас ему уже 90, а мне 45. Как я буду его переделывать?! Он жизнь прожил, какой уж есть – такой есть.
Каждый монастырь – это духовная семья. Даже не в самой лучшей семье родители любят ребенка. Так и в монастыре игумен должен быть как родитель в семье: любить своих детей, снисходить к их немощам и в то же время воспитывать. Потому что Господь с него спросит: почему ты их распустил?! Я тебе дал власть! Как и у родителя власть над детьми...
Для меня лично семейный путь был бы сложнее, чем монашеский. Я знаю, насколько тяжело человеку жить христианской жизнью в миру. Самостоятельно соблюдать посты, работу найти, чтобы и честно зарабатывать, и в то же время достойно содержать семью. Нам в монастыре легче жить христианской жизнью. Мы здесь – в тихой пристани, а в миру живут как в бушующем море.
В миру у семьи задача – стать своеобразной крепостью, где сохраняется единая духовная атмосфера, и нужно родителям сохранить духовную близость с детьми, не потерять их, особенно в подростковый период, а это очень сложно. Мир с его греховными приманками бывает притягателен, и очень сложно удержать детей в истинных ценностях, в вере, воспитать их христианами.
Я не знаю, как это на практике, – я рос в неверующей семье. Бабушка, правда, была верующей, но дед – коммунист, и она свою веру скрывала. Хоть я и видел у нее иконы, видел, что она молится, но нам она свою веру не открывала, не пыталась передать.
В монастыре проще: мы принимаем людей, которые уже определились. Если человек не согласен жить по нашим внутренним правилам, мы говорим: ну, тогда живи, как хочешь, только иди за забор. А в семье родители не скажут же так своему родному ребенку. Они вынуждены терпеть. Хотя бы они духовно уже и стали друг другу чужими людьми... Вот это настоящая драма.
В монашестве все-таки такого почти не бывает, в нормальном монастыре, как правило, духовная семья в единстве пребывает, и все понимают, зачем они здесь собрались.
Наш Русский остров раскинулся на самом краю земли, в заливе Петра Великого в Японском море. До революции здесь нес службу 34-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, охраняя восточные границы Российской империи. Воинство и сейчас имеется на острове – только духовное. Это и есть братия нашей обители.
Воинство и сейчас имеется на острове – только духовное. Это и есть братия нашей обители
Наш монастырь назван в честь Преподобного Серафима Саровского, поскольку основной храм был построен и освящен в его честь еще в далеком 1914-м году. Тогда это была полковая походная церковь. Полк после русско-японской войны получил на острове место постоянной дислокации, воины построили здесь казармы, а для своей походной церкви – капитальное строение, наш храм.
Потом началась Первая мировая, стрелки отправились на фронт, церковь перешла в епархиальное ведение, а в 1920-х годах была передана под клуб. Позднее даже забыли, что церковь когда-то была Серафимовская...
Когда в 1990-е приход здесь открывался, только благодаря местным краеведам вспомнили о святом, в честь которого освящена наша церковь. В 2001-м году был открыт монастырь.
У нас есть прихожане, которые приезжают из города, окормляются в нашей обители.
С каждым святым складываются свои, особенные взаимоотношения. Ведь каждый человек уникален, в каждом по-своему проявляется образ Божий
Мы, конечно, очень почитаем преподобного Серафима Саровского, ведь у нас его монастырь. Матронушку почитаем, Ксению Блаженную... С каждым святым складываются свои, особенные взаимоотношения. Это трудно объяснить, ведь мы не знаем их лично... Но читаешь жития, молишься – и в молитве ощущаешь близость святых, даже иногда их разные характеры, особенности их личности. Ведь каждый человек уникален, в каждом по-своему проявляется образ Божий. Со святыми так же – каждый по-особому раскрывает грани святости.
Могу назвать, кого мы, наше братство, почитаем, так сказать, в первой десятке. Правильнее сказать: к кому чаще обращаемся за молитвенной помощью: блаженные Матрона и Ксения, святые Царственные страстотерпцы, святители Николай Чудотворец, Оптинские старцы, святой Иоанн Предтеча... Почитаем святителей Николая Японского, Иннокентия Иркутского, Иоанна Шанхайского: это близкие к нам по географии святые.
Монастырь у нас на новом месте, и мы сначала за основу взяли устав Троице-Сергиевой лавры, как нас благословили лаврские старцы. Потом жизнь вносила какие-то изменения, мы что-то добавляли, меняли, конечно, в пределах Типикона, в сторону строгости или, наоборот, мягкости.
Устав, бывает, меняется, в зависимости от духовного возраста братства. Если монастырь совсем юный – это одно, если братия уже крепко встали на ноги – это другое. Мы с 2013 года стали служить утреню утром, обычно в приходском богослужении она служится вечером, получается, что суточный круг служб нарушен, и это повсеместно.
В монастырях можно правильно выстроить суточный круг, чтобы полунощница служилась в первые часы после полуночи, утреня служилась утром, на восходе солнца, а вечером – вечерня и повечерие. Вот на такой распорядок мы и перешли. Подъем в 3:30 утра, в 4 часа начинается полунощница. Примерно так служит Святая Гора Афон, так что это освящено монашеской традицией. Литургия по будням в 6, по выходным позже – ориентируемся на прихожан, чтобы успели до нас добраться.
Когда только открыли монастырь, братия занималась рыбалкой, жарили бычков, потом ели их уже только в котлетах... Сейчас сами не рыбачим: нужна лодка, ее необходимо правильно содержать, где-то хранить, нужен постоянный человек, который бы этим особо занимался...
Иногда спрашивают о морепродуктах в пост. Что сказать? Мы же не греки, в пост морепродукты не едим: все-таки это живые организмы, не растения.
Зато у нас есть пасека, довольно большая, 40 ульев, есть очень опытный пасечник, монах Питирим. Ему 75, но он еще в силе. На острове часто бывают туманы и очень влажно, поэтому мы каждый год вывозим ульи в тайгу на медосбор, тогда два-три человека из братии живут в тайге.
Еще у нас есть ферма: 6 дойных коров, телята, куры. Имеется пекарня. Печем хлеб, выпечку, в том числе на продажу. Это наши промыслы, за их счет поддерживаем монастырь.
А вот рыбу не ловим, это на самом деле не так просто: нужны документы, разрешение, согласование, у нас как-то не сложилось.
Вокруг монастыря – живописные места, есть тропы, в прежние годы я чаще ходил по острову, уходил куда-то в лес, сейчас почти не выхожу, может, возраст уже не такой молодой, как раньше.
На прощание пожелаю всем читателям портала «Православие.ру» Божьей помощи. Приезжайте к нам в гости!
