Я поднималась в 5 утра, чтобы успеть с утренней молитвой и другими глубоко личными делами до того, как проснутся мои родители, вдруг одряхлевшие и очень больные; отец доживал последние месяцы. Мне пришлось оставить город, перебраться в родное село, ограничить свою творческую работу, надолго отказаться от поездок, даже недальних. В нашем степном селе нет православного храма; оно чернеет проемами окон заброшенных домов и находится в состоянии экологической катастрофы: в нем пересох – тоже от старости – единственный пруд. Без полива на моих глазах погиб наш большой, дедовский еще сад… От всего этого, вместе взятого, я очень страдала.
Но именно в эти дни я поняла, как важно, сколь необходимо – чтобы в нашей повседневной молитве присутствовала благодарность Господу и хвала Ему. Почему важно? Потому что, если мы только просим Бога о чем бы то ни было, но не благодарим и не славим Его, – значит, Он существует отдельно от нас, где-то там, за пределами материального мира, в «прекрасном далеке»; значит, Он для нас – лишь потенциальная возможность, лишь хрупкая надежда: то ли услышит, отзовется, поможет, то ли нет…
А когда мы Его благодарим, когда мы рады тому, что Он есть, это означает, что Он уже присутствует в нашей жизни; что Он – не «может быть, когда-нибудь поможет», а вот сейчас с нами – во всех наших событиях, и радостных, и горьких; и мы это знаем, и отзываемся Ему сердцем, и прославляем Его. И помним, что Он в силах преложить наш плач в сердечное веселие – хотя этого и не происходит вот прямо сейчас.
Святитель Нектарий, митрополит Пентапольский:
«Человек был создан, чтобы прославлять Бога. Это тот труд, который достоин его. Только это способно раскрыть его духовную суть. Только это оправдывает его чрезвычайное положение во всем мироздании. Человек был создан, чтобы почитать Бога и быть сопричастником Его Божественной благости и блаженства».
Итак, я затемно выбиралась из дома в предрассветный осенний холод с планшетом в руках и читала Великое славословие. Я думаю, всем читателям знаком этот воистину сладостный текст, которым в храме завершается утреня:
– Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение. Хвалим Тя, благословим Тя, кланяем Ти ся, славословим Тя, благодарим Тя, великия ради славы Твоея...
Иногда я еще включала при этом звукозапись церковного хора. Фонарь над крыльцом озарял облетающий абрикос. В небе, строго в рядок, стояли три звезды Пояса Ориона, в котором я видела космическую икону Пресвятой Троицы (хотя среди его названий есть и такое – «Три волхва»). В соседском сарае вскрикивали гуси – они чувствовали рассвет и смутно хотели в небо.
– На всяк день благословлю Тя и восхвалю имя Твое во веки и в век века…
И вдруг я увидела на светящемся мониторе, чуть выше окошка с видео, слова «Малое славословие». И даже не сразу сообразила, что Малое славословие хорошо известно нам всем, многократно всеми нами слышано и повторено: «Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу ныне и присно, и во веки веков».
Вот так, в родном дворе под облетающим абрикосом, увидев одновременно два текста, два славословия – Великое и малое, – я сделала открытие: малое – не значит маленькое. Прославление Бога не может быть маленьким, мелким, малозначащим, ничтожным. А вот малым, не столь пространным, не развернутым, сохраняющим все смыслы внутри – может быть вполне. Я стояла, вздрагивая от промозглой сырости, одной рукой держа планшет, другой отпихивая жизнерадостную собаку, – и переживала чудесный парадокс: малое ничуть не меньше великого. А может быть, даже больше него, потому что великое может заключаться в малом.
Малое ничуть не меньше великого. А может быть, даже больше него, потому что великое может заключаться в малом
Три звезды Пояса Ориона – Минтака, Альнилам и Альнитак – уже погасли. В сырой осенней траве желтели три крохотных мохнатых цветка – из тех, что цветут до самого снега. Меньше ли эти цветы тех небесных светил? Меньше, конечно, в миллиарды, в триллионы, может быть, раз. Но ни на йоту они при том не менее значимы. Эти желтые цветочки можно назвать мелкими в буквальном смысле этого слова, но никак не в переносном – в переносном ничего мелкого, то есть незначительного, во Вселенной вообще нет, как нет ничего случайного. Эта неприхотливая, цветущая среди заморозков и туманов травка – часть мироздания, его прямое порождение, в ней действуют его законы. Иными словами, травка – как и звезды – стала возможной только потому, что есть Бог!
– Благословен еси, Господи Боже отец наших, и хвально и прославлено имя Твое во веки. Аминь.
Истинное значение предмета не определяется ни его физическим размером, ни положением в какой-либо системе, ни силой воздействия на окружающее; но лишь любовью Божией и ответной любовью человека, вложенной в этот предмет. Только эта любовь и выстраивает иерархию значимостей. Помните, что говорит Христос о лилиях полевых и о птицах небесных? Но ведь Он не уравнивает с ними человека, нет, напротив: «Вы не гораздо ли лучше их?» (Мф. 6, 26)
– Господи, к Тебе прибегох, научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой; яко у Тебе источник живота, во свете Твоем узрим свет. Пробави милость Твою ведущим Тя…
Я кормила собаку, потом возвращалась в дом – помогать маме, обихаживать папу. Обойдусь без подробностей: многие из вас знают (или скоро узнают), что такое беспомощные старики…
Да, говорила я себе, Бог присутствует во всем, что происходит с нами. И что это означает? Что происходящее с нами тоже не может быть мелким, незначащим, ничтожным, хотя мы различаем, безусловно, большие и малые события нашей жизни. Но малое событие вполне может оказаться больше великого, в том-то и дело. Скажите, что важнее: получить Нобелевскую премию – или преодолеть раздражение в общении с трудным больным человеком, найти в себе силы на жалость – к нему, а не к себе? Есть шкала общечеловеческая, так скажем, шкала падшего мира, – а есть шкала Божия, ее деления – ступеньки восхождения к Нему…
Или – ступеньки вниз. Как часто мы слышим выражение: «мелкие грехи». А что значит – мелкие? Ведь каждый мой грех есть уход от Бога, сознательно, полусознательно или вовсе бессознательно принятое решение прожить вот эту минуту – так, как будто Его нет. Сказать Ему «нет» – вот что такое, по сути, каждый наш грех. Да, он может, на наше счастье, оказаться малым, не катастрофическим, поправимым – понятно ведь, что осудить человека не то же, что его убить! – но вот мелким, то есть малозначимым грех не бывает никогда. Только не думайте, что, осознав это, я разом покончила с «естественным» эгоизмом, с той же раздражительностью или самолюбивой обидчивостью; или перестала втайне мечтать о какой-нибудь премии, хоть и не Нобелевской, понятно. Нет, всё это дело не одного дня, – это труд всей жизни, но начинается он всегда с осознания определенных вещей. В частности, того, о чем пишет преподобный Иустин (Попович):
«Человек всегда – вечное существо, хочет он этого или нет. Сквозь все принадлежащее ему струится некая загадочная вечность. Когда он делает добро, какое бы то ни было добро, человек вечен, потому что любое добро своим самым внутренним нервом связано с вечным Божественным Добром».
Если нам в повседневности нашей бывает тоскливо, скучно, то это от того, что мы не видим или не принимаем значения наших событий, уже заранее записывая их в малозначащие. Вот, я смотрю в окно и вижу синичку, которая сидит на заборе и острым клювиком своим вскрывает подсолнечное семечко, а семечко-то в кормушку я положила, я птахе счастье дала – разве это мелочь? Если мелочь, то – такая радостная. И в радости этой такая большая… А если я человеку помогла? Например, позвонил мне человек, которому плохо, и – всего-то я и сделала, что выслушала его. Но разве это не значит ничего? Выслушанный, выговорившийся человек – это человек уже совсем другой: ему не просто легче стало – он, может быть, в себя пришел, иначе свою ситуацию увидел, выход нашел, наконец, из нее. И какое же счастье, если это – благодаря тебе! Не повод гордиться – нет, гордость убивает в человеке любовь, – но именно счастье приобщения к тому самому Божественному Добру, о котором пишет преподобный Иустин Челийский.
Как ни странно это звучит, люди, разделяющие с нами жизнь, в нашей личной системе координат тоже представляются большими и малыми. Большие, как бы придвинутые к нам вплотную, – это наши близкие, друзья, это те, кто особенно нам дорог и необходим; кто входит в так называемый ближний круг. Малые – те, кто за пределами этого круга, кто отстоит от нас дальше и еще дальше. Незнакомый человек, потерявший сознание на улице, – он для нас совсем малый, до сего момента вообще невидимый, как дальняя звезда. Но дальняя звезда на самом деле огромна, и этот человек не менее значим во Вселенной, не менее дорог Богу, чем наши близкие; и, если мы приходим этому человеку на помощь, наша воля совпадает с волей Божией о нем. Вот по такому принципу, мне кажется, и нужно строить отношение к людям: никто не мелок, нет малозначимых, нет ничтожных.
Если мы приходим человеку на помощь, наша воля совпадает с волей Божией о нем
«Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца Моего Небесного» (Мф. 8, 10).
Став подобным нам во всем, кроме греха, Христос стал, в отличие от Отца, уязвимым плотски, зависимым от внешних условий, в Нем действовала человеческая воля, Он испытывал человеческие чувства, в их числе и страх, и жалость к Себе (ср. Мф. 26, 37–39; Лк. 22, 40–44;) Он стал малым по отношению к Отцу, да: но малый в данном случае никак уж не значит – менее значимый: предположить такое было бы ересью и кощунством. Однако ведь именно это – кенозис, добровольное истощание Бога до малости – не умещается в головах у многих людей, например, у носителей нехристианских монотеистических религий: Бог не может стать человеком, безмерно великий не может стать малым! Может, потому малое не меньше великого.
И, когда это до конца осознаешь, жить становится легче и вольнее. Ты больше не заперт в клетку «мелкого», «незначащего», рутинного, ты не отрезан от «настоящей жизни»: твоя жизнь – самая что ни на есть настоящая, в ней есть великое и малое… которое тоже безмерно велико.
